Терри Пратчетту вчера исполнилось 65 лет. Поздравляю! Это писатель, который вернул мне интерес к чтению и веру в то, что фантастика не умерла. Он создал свой Плоский Мир, который для меня почти реален.
Да, он, конечно, многословен, но я это ему охотно прощаю, зато много написал! Если провести аналогию между плотностью текста и алкоголем, то Достоевский, например, это 100% спирт, Стивенсон и другие маститые романисты 19-го века это как водка или бренди, или виски - 40% спирта, из фантастов столько же, наверное, у Шекли. Пратчетт получается по крепости где-то как ликер. У него многое повторяется, например при описании кабинета алхимика в разных книгах цикла встречается описание колб, как будто созданных пьяным, страдающим икотой стеклдувом. Но это абсолютное попадание в мой вкус, я готова читать Пратчетта еще, еще и еще)) Герои его книг уже как родные. И его можно бесконечно цитировать, вот выбрала навскидку несколько цитат. Но у него любая книга как одна большая цитата практически. Умный он и очень остроумный, до едкости. Как я люблю. Все-таки с качественным английским юмором для меня ничто сравнится не может - Джером К. Джером, Джеральд Даррел, Пратчетт, Фрай и Лори... да много кто.
Человечество очень много времени ухлопало на поиски первичного До Того Как, однако наши нынешние познания все равно оставляют желать лучшего. Единственное, в чем мы более-менее определились, можно выразить примерно следующим образом:
В самом начале не было ничего, а потом это самое ничто вдруг взяло и рвануло.
- Я обязательно должен поговорить с ним, сэр. Он пережил предсмертное состояние!
- Мы все его переживаем. Оно называется жизнью, - фыркнул Чудакулли.
Он умел думать курсивом. За такими типами действительно нужен глаз да глаз.
А то и глаз, да глаз, да глаз.
Жизненно важный ингредиент успеха - это не знать, что задуманное вами невозможно выполнить.
Он всегда недолюбливал людей, которые «никого не хотели обидеть». Удобная фраза: произнес ее – и обижай кого хочешь.
— О-о. А как ты думаешь, в этом лесу есть что-нибудь съедобное?
— Да, — горько отозвался волшебник. — Мы.
Только сами люди могут построить себе лучший мир. Иначе получается клетка.
Разумеется, матушка Ветровоск очень величественно изображает независимость. Из нее так прямо и прет, что никтошеньки ей для счастья не нужен. Однако тут есть одна загвоздка: своей независимостью и самодостаточностью надо кичиться перед кем-то. Люди, которые ни в ком не нуждаются, нуждаются в том, чтобы люди вокруг видели, что они абсолютно ни в ком не нуждаются.
Ненастоящее, которое хочет стать настоящим, часто становится более настоящим, чем само настоящее. Общеизвестный факт
Везение - мое второе имя. А первое, кстати, Не.
Нет ничего более ужасного, чем человек, который собирается оказать миру услугу.
Если и было на свете что-то, что угнетало его больше, чем собственный цинизм, так это то, что сплошь и рядом этот цинизм оказывался менее циничным, чем сама жизнь.
— Я плавать не умею.
— Что, вообще нисколечко не проплывешь?
Ринсвинд помешкал с ответом, осторожно теребя звезду на своей шляпе.
— Как ты думаешь, какая здесь глубина? Примерно?
— По-моему, около дюжины фатомов.
— Тогда, наверное, проплыву около дюжины фатомов.
Всё зависит от того, сколько вы знаете.
Предположим, тысячи и тысячи лет вы наблюдаете за медленным накоплением снега. Он накапливается и накапливается, всё больше нависая над крутым склоном, пока наконец не сползает огромным айсбергом в море. И плывёт этот айсберг через студёные воды, и несет он на себе счастливых белых медведей и котиков, полных радужных надежд на дивную, новую жизнь в другом полушарии, где, по слухам, льдины кишмя кишат хрустящими пингвинами, как вдруг - БАБАМ! Трагедия явилась из темноты в виде огроменной глыбы железа, которое, по идее, вообще не должно плавать, и крайне волнительного саундтрека...
Внутри каждого нормального человека сидит безумец, пытающийся выбраться наружу, - ответил продавец. - Лично я так всегда думал. Никто не сходит с ума быстрее, чем абсолютно нормальный человек.
О, с нами никогда ничего не случается. Помни об этом. Как правило, это мы случаемся с другими людьми.
Тот, кто создавал людей, кем бы он ни был, допустил в своих разработках одну большую ошибку. Люди так и норовят встать на колени.
Плохо, когда тебя не понимают, но еще хуже, если тебя понимают с полуслова, не давая тебе возможности вволю повозмущаться по поводу того, что тебя не понимают.
Самодовольная рожа торжествующей добродетели почти так же ужасна, как лицо разоблаченного порока.
Это самое дурацкое в магии. Ты двадцать лет тратишь на то, чтобы выучить заклинание и вызвать к себе в спальню обнаженных девственниц, но к тому времени ты насквозь пропитываешься ртутными парами, а твои глаза перестают видеть, испорченные чтением старых гримуаров. Ты даже вспомнить не сможешь, зачем тебе эти девственницы понадобились.
Когда мир весь перекошен, словно в кривом зеркале, изображение становится нормальным только тогда, когда посмотришь на него сквозь дно бутылки.
Интеллектуальный уровень толпы равняется интеллектуальному уровню самого глупого его представителя, поделенному на число её членов.
Секс в некотором роде сродни кулинарии. Люди им увлекаются, периодически покупают книги с замысловатыми рецептами и интересными картинками, иногда, особо проголодавшись, устраивают в своем воображении настоящие банкеты, но в конце дня с удовольствием соглашаются на обычную яичницу с жареной картошкой. А если к этому добавить еще половинку помидора, то ужин считается совсем уж роскошным.
Любопытно отметить, что боги Плоского мира никогда особо не утруждали себя всякими судилищами над душами умерших, поэтому люди попадали в Ад только в том случае, если глубоко и искренне верили, что именно там им и место. Чего, конечно, вообще не случалось бы, если бы они не знали о его существовании. Это объясняет, почему так важно отстреливать миссионеров при первом их появлении
— Наш Шон как-то читал мне ещегодник, так там писали про всяких разных ужасных заграничных чудовищ, — прошептал он. — И говорилось, что эти большущие волосатые твари любят нападать на путешественников. Страшно даже подумать, что будет, если они нападут на мамулю и матушку.
Маграт взглянула на его широкое красное лицо.
— Присмотри, чтобы с ними ничего не случилось, ладно? — попросил Джейсон.
— Можешь не беспокоиться, — пообещала она, про себя думая, что на самом деле беспокоиться ему не о чем. — Буду стараться изо всех сил.
Джейсон кивнул.
— Просто в ещегоднике было сказано, что по большей части все эти чудовища почти вымерли, — добавил он. — Жаль, если они совсем пропадут.
Важна надежда. Это важнейшая составляющая веры. Дай людям варенье сегодня, они сядут и съедят его. А если пообещать, что дашь им варенье когда-нибудь завтра, в тебя будут верить вечно.
- Почему тебя называют Один-Человек-Ведро?
- И все? а Один-Человек-Ведро думал, такой умный волшебник, как ты, мог сам догадываться. В моем племени детей называют по тому, что мать увидит первым, выглянув из вигвама после родов. короче говоря, это сокращенный вариант "Один-Человек-Выливает-Ведро-Воды-На-Двух-Собак".
- Печальный случай, - покачал головой Ветром Сдумс.
- Все не так уж и плохо, - ответил Один-Человек-Ведро. - жалеть нужно моего брата-близнеца. ему она дала имя на 10 секунд раньше.
Ветром Сдумс ненадолго задумался.
- Только не говори, ничего не говори, дай я сам догадаюсь, - взмолился он. - Две-Собаки-Дерутся?
- Две собаки дерутся? Две собаки дерутся? - переспросил Один-Человек-Ведро. - ха. да он бы правую руку отдал за то, чтобы его назвали Две-Собаки-Дерутся!
— Он пьёт только тогда, когда чувствует себя подавленным, — возразил Моркоу.
— А почему он чувствует себя подавленным?
— Иногда потому, что не выпил.
Самые недолговечные создания Плоского мира — это мухи-однодневки, они живут не больше двадцати четырех часов. Как раз сейчас две самые старые мухи бесцельно кружили над ручьем с форелью, делясь воспоминаниями с более молодыми мушками, что родились ближе к вечеру.
— Да, — мечтательно произнесла одна из них, — такого солнца, как раньше, уже не увидишь.
— Вы совершенно правы, — подтвердила вторая муха. — Вот раньше солнце было настоящим. Оно было желтым, а не каким-то там красным, как сейчас.
— И оно было выше.
— Именно так, именно так.
— А личинки и куколки выказывали к старшим куда больше уважения.
— Именно так, именно так, — горячо подтвердила другая муха-однодневка.
— Это все от неуважения. Думаю, если бы нынешние мухи вели себя как подобает, солнце осталось бы прежним.
Молодые мухи-однодневки вежливо слушали старших.
— Помню времена, когда вокруг, насколько хватало глаз, простирались поля, поля… — мечтательно промолвила старая муха.
Молодые мухи огляделись.
— Но ведь поля никуда не делись, — осмелилась возразить одна, выдержав вежливую паузу.
— Раньше поля были куда лучше, — сварливо парировала старая муха.
— Вот-вот, — поддержала ее ровесница. — А еще корова, корова была.
— А и верно! Верно ведь! Я помню эту корову! Стояла здесь целых… целых сорок, нет, пятьдесят минут! Пегая такая, если память не изменяет.
— Да, нынче таких коров уже не увидишь.
— Нынче вообще коров не увидишь.
— А что такое корова? — поинтересовалась одна из молодых мух.
— Вот, вот! — торжествующе воскликнула старая муха. — Вот они, современные однодневки. — Она вдруг замолчала. — Кстати, чем мы занимались, прежде чем зашел разговор о солнце?
— Бесцельно кружили над водой, — попыталась подсказать молодая муха.
В принципе, так оно и было.
— А перед этим?
— Э-э… Вы рассказывали нам о Великой Форели.
— Да, верно. Форель. Понимаете, если бы вы были хорошими однодневками и правильно кружили над водой…
— И с большим уважением относились к старшим, более опытным мухам… — подхватила вторая.
— Да, и с большим уважением относились бы к старшим мухам, тогда Великая Форель, быть может…
Плюх. Плюх.
— Да? — нетерпеливо спросила молодая муха. Ответа не последовало.
— Великая Форель — что? — с беспокойством переспросила еще одна молодая муха.
Они посмотрели на расходящиеся по воде концентрические круги.
— Это святой знак! — воскликнула молодая муха. — Я помню, мне рассказывали о нем! Великий Круг на воде. Это символ Великой Форели!
Самая старая из оставшихся мух-однодневок задумчиво взглянула на воду. Она начинала понимать, что, будучи самой старшей, получила право летать как можно ближе к поверхности воды.
— Говорят, — сказала муха-однодневка, летавшая выше всех, — что, когда Великая Форель съедает тебя, ты попадаешь в страну, изобилующую… изобилующую… — Мухи-однодневки ничего не едят, потому молодая мушка пребывала в полной растерянности. — Страну, изобилующую водой, — неловко закончила она.
— Очень интересно, — произнесла старшая муха.
— Там, наверное, так здорово… — сказала самая молодая мушка.
— Да? Почему?
— Потому что никто не хочет оттуда возвращаться.
Да, он, конечно, многословен, но я это ему охотно прощаю, зато много написал! Если провести аналогию между плотностью текста и алкоголем, то Достоевский, например, это 100% спирт, Стивенсон и другие маститые романисты 19-го века это как водка или бренди, или виски - 40% спирта, из фантастов столько же, наверное, у Шекли. Пратчетт получается по крепости где-то как ликер. У него многое повторяется, например при описании кабинета алхимика в разных книгах цикла встречается описание колб, как будто созданных пьяным, страдающим икотой стеклдувом. Но это абсолютное попадание в мой вкус, я готова читать Пратчетта еще, еще и еще)) Герои его книг уже как родные. И его можно бесконечно цитировать, вот выбрала навскидку несколько цитат. Но у него любая книга как одна большая цитата практически. Умный он и очень остроумный, до едкости. Как я люблю. Все-таки с качественным английским юмором для меня ничто сравнится не может - Джером К. Джером, Джеральд Даррел, Пратчетт, Фрай и Лори... да много кто.
Человечество очень много времени ухлопало на поиски первичного До Того Как, однако наши нынешние познания все равно оставляют желать лучшего. Единственное, в чем мы более-менее определились, можно выразить примерно следующим образом:
В самом начале не было ничего, а потом это самое ничто вдруг взяло и рвануло.
- Я обязательно должен поговорить с ним, сэр. Он пережил предсмертное состояние!
- Мы все его переживаем. Оно называется жизнью, - фыркнул Чудакулли.
Он умел думать курсивом. За такими типами действительно нужен глаз да глаз.
А то и глаз, да глаз, да глаз.
Жизненно важный ингредиент успеха - это не знать, что задуманное вами невозможно выполнить.
Он всегда недолюбливал людей, которые «никого не хотели обидеть». Удобная фраза: произнес ее – и обижай кого хочешь.
— О-о. А как ты думаешь, в этом лесу есть что-нибудь съедобное?
— Да, — горько отозвался волшебник. — Мы.
Только сами люди могут построить себе лучший мир. Иначе получается клетка.
Разумеется, матушка Ветровоск очень величественно изображает независимость. Из нее так прямо и прет, что никтошеньки ей для счастья не нужен. Однако тут есть одна загвоздка: своей независимостью и самодостаточностью надо кичиться перед кем-то. Люди, которые ни в ком не нуждаются, нуждаются в том, чтобы люди вокруг видели, что они абсолютно ни в ком не нуждаются.
Ненастоящее, которое хочет стать настоящим, часто становится более настоящим, чем само настоящее. Общеизвестный факт
Везение - мое второе имя. А первое, кстати, Не.
Нет ничего более ужасного, чем человек, который собирается оказать миру услугу.
Если и было на свете что-то, что угнетало его больше, чем собственный цинизм, так это то, что сплошь и рядом этот цинизм оказывался менее циничным, чем сама жизнь.
— Я плавать не умею.
— Что, вообще нисколечко не проплывешь?
Ринсвинд помешкал с ответом, осторожно теребя звезду на своей шляпе.
— Как ты думаешь, какая здесь глубина? Примерно?
— По-моему, около дюжины фатомов.
— Тогда, наверное, проплыву около дюжины фатомов.
Всё зависит от того, сколько вы знаете.
Предположим, тысячи и тысячи лет вы наблюдаете за медленным накоплением снега. Он накапливается и накапливается, всё больше нависая над крутым склоном, пока наконец не сползает огромным айсбергом в море. И плывёт этот айсберг через студёные воды, и несет он на себе счастливых белых медведей и котиков, полных радужных надежд на дивную, новую жизнь в другом полушарии, где, по слухам, льдины кишмя кишат хрустящими пингвинами, как вдруг - БАБАМ! Трагедия явилась из темноты в виде огроменной глыбы железа, которое, по идее, вообще не должно плавать, и крайне волнительного саундтрека...
Внутри каждого нормального человека сидит безумец, пытающийся выбраться наружу, - ответил продавец. - Лично я так всегда думал. Никто не сходит с ума быстрее, чем абсолютно нормальный человек.
О, с нами никогда ничего не случается. Помни об этом. Как правило, это мы случаемся с другими людьми.
Тот, кто создавал людей, кем бы он ни был, допустил в своих разработках одну большую ошибку. Люди так и норовят встать на колени.
Плохо, когда тебя не понимают, но еще хуже, если тебя понимают с полуслова, не давая тебе возможности вволю повозмущаться по поводу того, что тебя не понимают.
Самодовольная рожа торжествующей добродетели почти так же ужасна, как лицо разоблаченного порока.
Это самое дурацкое в магии. Ты двадцать лет тратишь на то, чтобы выучить заклинание и вызвать к себе в спальню обнаженных девственниц, но к тому времени ты насквозь пропитываешься ртутными парами, а твои глаза перестают видеть, испорченные чтением старых гримуаров. Ты даже вспомнить не сможешь, зачем тебе эти девственницы понадобились.
Когда мир весь перекошен, словно в кривом зеркале, изображение становится нормальным только тогда, когда посмотришь на него сквозь дно бутылки.
Интеллектуальный уровень толпы равняется интеллектуальному уровню самого глупого его представителя, поделенному на число её членов.
Секс в некотором роде сродни кулинарии. Люди им увлекаются, периодически покупают книги с замысловатыми рецептами и интересными картинками, иногда, особо проголодавшись, устраивают в своем воображении настоящие банкеты, но в конце дня с удовольствием соглашаются на обычную яичницу с жареной картошкой. А если к этому добавить еще половинку помидора, то ужин считается совсем уж роскошным.
Любопытно отметить, что боги Плоского мира никогда особо не утруждали себя всякими судилищами над душами умерших, поэтому люди попадали в Ад только в том случае, если глубоко и искренне верили, что именно там им и место. Чего, конечно, вообще не случалось бы, если бы они не знали о его существовании. Это объясняет, почему так важно отстреливать миссионеров при первом их появлении
— Наш Шон как-то читал мне ещегодник, так там писали про всяких разных ужасных заграничных чудовищ, — прошептал он. — И говорилось, что эти большущие волосатые твари любят нападать на путешественников. Страшно даже подумать, что будет, если они нападут на мамулю и матушку.
Маграт взглянула на его широкое красное лицо.
— Присмотри, чтобы с ними ничего не случилось, ладно? — попросил Джейсон.
— Можешь не беспокоиться, — пообещала она, про себя думая, что на самом деле беспокоиться ему не о чем. — Буду стараться изо всех сил.
Джейсон кивнул.
— Просто в ещегоднике было сказано, что по большей части все эти чудовища почти вымерли, — добавил он. — Жаль, если они совсем пропадут.
Важна надежда. Это важнейшая составляющая веры. Дай людям варенье сегодня, они сядут и съедят его. А если пообещать, что дашь им варенье когда-нибудь завтра, в тебя будут верить вечно.
- Почему тебя называют Один-Человек-Ведро?
- И все? а Один-Человек-Ведро думал, такой умный волшебник, как ты, мог сам догадываться. В моем племени детей называют по тому, что мать увидит первым, выглянув из вигвама после родов. короче говоря, это сокращенный вариант "Один-Человек-Выливает-Ведро-Воды-На-Двух-Собак".
- Печальный случай, - покачал головой Ветром Сдумс.
- Все не так уж и плохо, - ответил Один-Человек-Ведро. - жалеть нужно моего брата-близнеца. ему она дала имя на 10 секунд раньше.
Ветром Сдумс ненадолго задумался.
- Только не говори, ничего не говори, дай я сам догадаюсь, - взмолился он. - Две-Собаки-Дерутся?
- Две собаки дерутся? Две собаки дерутся? - переспросил Один-Человек-Ведро. - ха. да он бы правую руку отдал за то, чтобы его назвали Две-Собаки-Дерутся!
— Он пьёт только тогда, когда чувствует себя подавленным, — возразил Моркоу.
— А почему он чувствует себя подавленным?
— Иногда потому, что не выпил.
Самые недолговечные создания Плоского мира — это мухи-однодневки, они живут не больше двадцати четырех часов. Как раз сейчас две самые старые мухи бесцельно кружили над ручьем с форелью, делясь воспоминаниями с более молодыми мушками, что родились ближе к вечеру.
— Да, — мечтательно произнесла одна из них, — такого солнца, как раньше, уже не увидишь.
— Вы совершенно правы, — подтвердила вторая муха. — Вот раньше солнце было настоящим. Оно было желтым, а не каким-то там красным, как сейчас.
— И оно было выше.
— Именно так, именно так.
— А личинки и куколки выказывали к старшим куда больше уважения.
— Именно так, именно так, — горячо подтвердила другая муха-однодневка.
— Это все от неуважения. Думаю, если бы нынешние мухи вели себя как подобает, солнце осталось бы прежним.
Молодые мухи-однодневки вежливо слушали старших.
— Помню времена, когда вокруг, насколько хватало глаз, простирались поля, поля… — мечтательно промолвила старая муха.
Молодые мухи огляделись.
— Но ведь поля никуда не делись, — осмелилась возразить одна, выдержав вежливую паузу.
— Раньше поля были куда лучше, — сварливо парировала старая муха.
— Вот-вот, — поддержала ее ровесница. — А еще корова, корова была.
— А и верно! Верно ведь! Я помню эту корову! Стояла здесь целых… целых сорок, нет, пятьдесят минут! Пегая такая, если память не изменяет.
— Да, нынче таких коров уже не увидишь.
— Нынче вообще коров не увидишь.
— А что такое корова? — поинтересовалась одна из молодых мух.
— Вот, вот! — торжествующе воскликнула старая муха. — Вот они, современные однодневки. — Она вдруг замолчала. — Кстати, чем мы занимались, прежде чем зашел разговор о солнце?
— Бесцельно кружили над водой, — попыталась подсказать молодая муха.
В принципе, так оно и было.
— А перед этим?
— Э-э… Вы рассказывали нам о Великой Форели.
— Да, верно. Форель. Понимаете, если бы вы были хорошими однодневками и правильно кружили над водой…
— И с большим уважением относились к старшим, более опытным мухам… — подхватила вторая.
— Да, и с большим уважением относились бы к старшим мухам, тогда Великая Форель, быть может…
Плюх. Плюх.
— Да? — нетерпеливо спросила молодая муха. Ответа не последовало.
— Великая Форель — что? — с беспокойством переспросила еще одна молодая муха.
Они посмотрели на расходящиеся по воде концентрические круги.
— Это святой знак! — воскликнула молодая муха. — Я помню, мне рассказывали о нем! Великий Круг на воде. Это символ Великой Форели!
Самая старая из оставшихся мух-однодневок задумчиво взглянула на воду. Она начинала понимать, что, будучи самой старшей, получила право летать как можно ближе к поверхности воды.
— Говорят, — сказала муха-однодневка, летавшая выше всех, — что, когда Великая Форель съедает тебя, ты попадаешь в страну, изобилующую… изобилующую… — Мухи-однодневки ничего не едят, потому молодая мушка пребывала в полной растерянности. — Страну, изобилующую водой, — неловко закончила она.
— Очень интересно, — произнесла старшая муха.
— Там, наверное, так здорово… — сказала самая молодая мушка.
— Да? Почему?
— Потому что никто не хочет оттуда возвращаться.
Комментариев нет:
Отправить комментарий